Константин Михайлович Станюкович
Одно мгновенье
----------------------------------------------------------------------------------------Станюкович
К.М. Собр.соч. в 10 томах. Том 7. --М.: Правда, 1977.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 22 апреля 2003 года
----------------------------------------------------------------------------------------I
Однажды
чудным тропическим вечером, когда корвет "Витязь" шел себе под всеми парусами
узлов по восьми, направляясь в Рио-Жанейро, в кают-компании за чаем зашел разговор о самоубийстве.
Поводом к такой редкой среди моряков беседе послужил рассказ одного лейтенанта о своем
товарище, который два года тому назад застрелился от несчастной любви к одной замужней женщине.
Рассказчик назвал эту женщину. Ее многие знали в Кронштадте. Это была жена одного инженера,
изящная блондинка с рыжеватыми волосами, умная, милая и обворожительная, казавшаяся молодой,
несмотря на свои тридцать девять лет.
Большинство моряков не выразило ни малейшего сочувствия самоубийце. Почти все находили,
что стреляться из-за женщины глупо.
А пожилой старший штурманский офицер, отличный и неустрашимый моряк, и в то же время,
как все знали, настолько трусивший своей высокой, полнотелой жены, бойкой и сварливой, что даже сам
просился в дальнее плаванье, желая избавиться от домашних сцен, не без авторитетности произнес:
-- Самое последнее дело пропадать из-за женского ведомства. Только шалые юнцы на это
способны. Получил ассаже -- инженерша дама строгая -- и ба-бац! Думал, что эта самая инженерша
только единственная на свете... В те поры не соображал, что есть и другие дамы. В затмении был...
Все принимавшие участие в разговоре согласились со штурманом и вообще не одобряли
самоубийства от каких бы то ни было причин. Многие находили, что самовольное лишение жизни
обличает трусливую душу и, во всяком случае, эгоиста, не думающего о страдании, которое он
причиняет другим. Человек с характером и в здравом уме никогда не пойдет на самоубийство.
-- Это все равно, что бросить судно в минуту опасности! -- с убежденным спокойствием
проговорил старший офицер, капитан-лейтенант лет под сорок, с Георгием в петлице белого кителя,
прежний черноморец, пробывший всю севастопольскую осаду на четвертом бастионе и раненный во
время последнего штурма. -- Ни один порядочный моряк это не сделает за совесть, а не за страх
ответственности. Надо бороться до последнего издыхания. Не правда ли?
Все согласились, что правда.
Только один из присутствующих в кают-компании не ответил на вопрос старшего офицера.
Он не принимал участия в разговоре и, словно бы нисколько не интересуясь им, молча
отхлебывал чай, нервно выкуривая папироску за папироской.
Это был мичман Стоянов, смугловатый брюнет лет двадцати пяти, с курчавыми черными
волосами и шелковистыми усами, небольшого роста, сухощавый, серьезный, с тонкими чертами
красивого, мужественного и умного лица, в выражении которого сразу чувствовалась сила воли
недюжинного характера. В задумчивом взгляде темных глаз, опушенных длинными ресницами, было
что-то смелое, открытое и несколько надменное, словно во взгляде молодого орла.
Много читавший, независимый в своих суждениях, нередко расходившийся во взглядах с
сослуживцами, Стоянов держался особняком, не подчеркивая, впрочем, этого, и ни с кем особенно
близко не сходился. И несмотря на это Стоянова все уважали за его прямой рыцарский характер, полный
благородства и чуткой деликатности, за соответствие его слов с делом, за ум и добросовестное
отношение к служебным обязанностям. Он считался всеми лихим морским офицером и лучшим
вахтенным начальником. В то же время он был ревизором*, аккуратность и щепетильная честность
которого были вне всяких сомнений!
______________
* Офицер, заведующий хозяйственной частью. (Прим. автора.)
Стр.1