Соловьев Владимир
Буддийское настроение в поэзии
Многие из наших писателей уже находили в легендах буддизма мотивы и сюжеты для своих
произведений; но настоящим представителем буддийского настроения должно признать такого поэта,
который, по-видимому, вовсе не интересуется буддизмом и вообще строго охраняет свой русский стих от
всяких чужеродных имен и терминов1. <...> А. А. Голенищева-Кутузова достаточно признана и публикою,-его стихотворения издаются в третий раз2,-- и Академией наук, избравшей его в члены-корреспонденты и
поручающей ему оценку поэтических сочинений, представляемых на Пушкинскую премию. <...> Это
признание вполне заслуженно: если не по возрасту, то по литературному типу гр. <...> Кутузов может быть
назван "остальным из стаи славной"3 тех поэтов, которые явились вслед за Пушкиным и Лермонтовым;
более чем у кого-либо в его стихе слышится какое-то пушкинское веяние; рамки трех главных его
произведений ("Старые речи", "Дед простил" и "Рассвет") не выходят из пределов той "деревни, где
скучал Евгений"4, а в первой из этих трех поэм к пушкинскому внушению нужно отнести и главный
характер и развязку. <...> Но при этой зависимости, о которой я упоминаю, конечно, не для упрека, между
поэзией Пушкина и гр. <...> У Пушкина тон бодрый, радостный и уверенный; при самых языческих, мирских и даже греховных
сюжетах настроение его все-таки христианское,-- это поэзия жизни и воскресения. <...> Кутузова,
напротив, тон мирный, настроение безнадежное, он поэт смерти и Нирваны, хотя это последнее столь
ныне злоупотребляемое слово и не встречается в его стихах. <...> Накануне этой катастрофы жена имела краткое любовное объяснение с героем и
назначила ему свидание:
"Я завтра вечером останусь здесь одна
У мужа в городе какое-то есть дело. <...> Я -- видите -- свое сдержала обещанье:
Я ваша... я пришла на тайное свиданье,
В потемках крадучись, забыв и стыд и честь. <...> Когда ему назначают тайное свидание, он говорит <...>
Буддийское_настроение_в_поэзии.pdf
Соловьев Владимир
Буддийское настроение в поэзии
Многие из наших писателей уже находили в легендах буддизма мотивы и сюжеты для своих
произведений; но настоящим представителем буддийского настроения должно признать такого поэта,
который, по-видимому, вовсе не интересуется буддизмом и вообще строго охраняет свой русский стих от
всяких чужеродных имен и терминов1.
Литературная значительность гр. А. А. Голенищева-Кутузова достаточно признана и публикою,-его
стихотворения издаются в третий раз2,-- и Академией наук, избравшей его в члены-корреспонденты и
поручающей ему оценку поэтических сочинений, представляемых на Пушкинскую премию. Это
признание вполне заслуженно: если не по возрасту, то по литературному типу гр. Кутузов может быть
назван "остальным из стаи славной"3 тех поэтов, которые явились вслед за Пушкиным и Лермонтовым;
более чем у кого-либо в его стихе слышится какое-то пушкинское веяние; рамки трех главных его
произведений ("Старые речи", "Дед простил" и "Рассвет") не выходят из пределов той "деревни, где
скучал Евгений"4, а в первой из этих трех поэм к пушкинскому внушению нужно отнести и главный
характер и развязку. Но при этой зависимости, о которой я упоминаю, конечно, не для упрека, между
поэзией Пушкина и гр. Кутузова существует -- не говоря о силе и размерах ясное различие в настроении и
тоне. У Пушкина тон бодрый, радостный и уверенный; при самых языческих, мирских и даже греховных
сюжетах настроение его все-таки христианское,-- это поэзия жизни и воскресения. У гр. Кутузова,
напротив, тон мирный, настроение безнадежное, он поэт смерти и Нирваны, хотя это последнее столь
ныне злоупотребляемое слово и не встречается в его стихах.
Гейне разделял умы на "эллинов" и "иудеев"; наш поэт не принадлежит ни к тем, ни к другим; он
буддист,-- разумеется, не в смысле каких-нибудь догматов и учений, а в смысле того душевного
настроения, которое кристаллизовалось исторически в религии Шакъямуни5, но может существовать
индивидуально, независимо от нее. Я имею в виду не порицание и не похвалу, а пока только определение.
Я вывожу его из разбора трех названных поэм, на которых главным образом основано литературное
значение нашего поэта. Помимо намерения, а может быть и помимо сознания автора, эти три лирические
поэмы связаны между собою как последовательные ступени в развитии одного и того же настроения
{Внешний признак принадлежности этих пьес в лирической, а не в эпической поэзии состоит в
безымянности действующих лиц. Только второй рассказ приближается несколько к эпическому строю,
соответственно чему и два главные лица в нем обозначены хотя и не именами, а титулами.}.
II
Одинокий, во всем отчаявшийся преждевременный старик возвращается после многих лет
странствования в свой деревенский обветшалый дом, где его узнает и приветствует только дряхлый пес.
Все остальное ему чуждо, он окружен бледными призраками воспоминаний и мертвыми следами
минувшего.
Он в них безмолвно, тихо бродит,
Как гость могил, среди крестов
И сердцу милых мертвецов
По ветхим подписям находит
И внемлет смертный их покой,
К гробам приникнув головой.
В толпе иных воспоминаний
Живей являлося одно.
Огнем несбывшихся желаний
Больнее душу жгло оно6.
Найдя старую тетрадь дневника, унылый шутник читает в ней краткую историю своей любви к
Стр.1