С.М. Соловьев
Русские исповедники просвещения в XVII веке
Соловьев С. М. Чтения и рассказы по истории России. / Сост. и вступ. ст. С. С. Дмитриева; Комм.
С. С. Дмитриева и Л. П. Дойниковой.--М.: Правда, 1989.
OCR Бычков М. Н.
Было великое и страшное время в начале XVII века: здоровые силы народа должны были
находиться в крайнем напряжении для того, чтоб одолеть многочисленные и тяжкие болезни, поразившие
общественное тело; лучшие люди должны были обнаружить всю свою деятельность, и деятельность эта
требовалась на разных путях, ибо везде общество сильно нуждалось в свете и в правде.
Общество уже начало подозрительно смотреть на тех людей, от которых прежде исходила
проповедь о свете и правде, проповедь словом и делом, ибо часто эти люди омрачали себя делами
неправедными, которые даже не скрывались в тьме, но являлись без покрова на белый свет. Лучшим
представителям этих людей нужно было много труда, много жертв и страданий, чтобы возвратить к себе
доверие общества.
Однажды в Москве, на рынок, где продавались книги, пришел молодой монах, высокий, стройный,
красивый. Глаза всех обратились на него, и один из присутствовавших, вспомнив поведение некоторых
монахов, обратился к нему с неприличными словами. Монах, вместо того чтоб осердиться, глубоко
вздохнул, облился слезами и сказал ему: "Да, брат! я в самом деле такой грешник, как ты подумал обо
мне. Бог тебе открыл обо мне правду. Если б я был настоящий монах, то не бродил бы по этому рынку, не
скитался бы между мирскими людьми, а сидел бы в своей келий; прости меня грешного, бога ради, в моем
безумии". Все присутствовавшие, тронутые этими речами, обратились с криком на человека, который
осмелился оскорбить достойного инока, называли его дерзким, невеждою. "Нет, братья! говорил им
монах, дерзкий и невежда-то я, а не он; все слова его обо мне справедливы; он послан от бога на мое
утверждение, чтобы мне вперед не скитаться по рынку, а сидеть в келии". С этими словами монах ушел;
обидчик бросился за ним просить прощения. Этот монах был из Старицкого богородичного монастыря,
именем Дионисии.
Скоро опять увидали Дионисия на площадях московских, в сане архимандрита своего монастыря,
и тут уже он не говорил, что неприлично было ему, как монаху, показываться среди народа, тут он был на
своем месте. Увещевая духовенство, патриарх Гермоген1 ставил ему в пример Дионисия: "Смотрите,
говорил он, на старицкого архимандрита: никогда он от соборной церкви не отлучается, на царских и
всемирных соборах всегда тут". Что же это были за всемирные соборы, на которых присутствовал
Дионисий? Было тогда время мятежное; Московское государство волновалось именем царевича
Димитрия; от Москвы за 12 верст, в Тушине, стояли поляки и литовцы с русскими ворами, промышляя
над сто: лицею. Не только в простых людях, но и в князьях и боярах была шатость большая, разделялись
надвое: брат в Москве с царем Василием2 в осаде, а другой в Тушине с вором3, отец на Москве, а сын в
Тушине, и сходились на битвы сын против отца и брат против брата; а в Москве, народ, собравшись,
приходил к царю Василию с шумом, требуя, чтоб отказался от престола. Патриарх защищал царя,
Дионисий был подле патриарха и увещевал народ, несмотря на всевозможные оскорбления, которым
подвергались увещатели от буйной толпы.
В самое смутное время Дионисий был назначен архимандритом в знаменитый Трцицкий Сергиев
монастырь. Москва была разорена, казаки неслыханно свирепствовали во всех областях; толпы беглецов с
разных сторон устремились к Троицкому монастырю, и страшно было смотреть на них: одни были
изломаны, обожжены, у других ремни из хребтов вырезаны, волосы с голов содраны, руки и ноги
обсечены; многие приходили в монастырь для того только, чтоб исповедоваться, приобщиться и умереть;
многие не успевали достигнуть и монастыря, умирали на дороге; монастырь, слободы, окрестные деревни
и дороги наполнены были мертвыми и умирающими. Дионисий призвал келаря, казначея, всю братию,
слуг и крестьян монастырских, и начал им говорить, что во время такой беды надобно изо всех сил
помогать людям, которые ищут приюта у святого Сергия. Ему отвечали единогласно: "Кто, государь
архимандрит! в такой беде с разумом сберется? Никому невозможно стало промышлять кроме единого
бога". Дионисий заплакал и начал опять говорить им: "Ведь это искушение нам от господа бога; от
большой осады нас господь бог избавил; а теперь за леность нашу и за скупость может нас и без осады
смирить и оскорбить".-- Что же нам делать? спросили келарь, братия и слуги. Дионисий отвечал: "Дом
Стр.1