OCR: Константин Хмельницкий (lyavdary@mail.primorye.ru)
Издание:М.: Библиотека "Прожектор" (издание газеты "Правда"), 1925
Андрей СОБОЛЬ
Рассказ о голубом покое
в девяти неправдоподобных главах
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Глухое брожение
О том, что было до сирокко, до того, как сорвался он с гор,-- рассказывать нечего.
Всё начинается с сирокко, всё начинается с той минуты, как потемнел Везувий -- нахлобучил он
по уши мохнатую шапку сизо-облачную, в последний раз дохнул дымной струей, точно закурил
напоследок; одна-две затяжки -- и нет Везувия. А Капри давно уже потонул в бледно-синем тумане.
И пошёл гулять сирокко вдоль морского берега.
В Позитано он сковырнул две-три крыши, и кувырком понеслись к морю плиты да плиточки, в
Амальфи затанцевали-запрыгали оловянные рыбы в руках святого Андрея -- бедный рыболов еле
удерживал их, как его собрат, святой Антоний, на площади в Сорренто с трудом тяжким и терпением,
воистину святым, защищал спиной своей кронштейны электрических проводов.
Едва-едва не слетел венчик с бронзовых кудрей святого покровителя Сорренто, но зато
кронштейны, ввинченные в спину святого, уцелели, и потому не погасли бесчисленные лампочки в
соррентских отелях и не остались короткобрючные иностранцы и иностранки в клетчатых юбках без
света. И потому по вечерам могли шуршать в салонах всех рангов английские иллюстрированные
журналы, американские спортивные листки и немецкие еженедельники, и потому могли все мисс, все
фрекен и все фрейлейн продолжать свои вязания, вышивки.
Всё начинается с сирокко.
По утрам он вёл себя ещё довольно сносно,-- только слегка резвился, как молодой ослик без
поклажи; по утрам он лишь слегка щекотал берлинские, нью-йоркские, стокгольмские и прочие нервы,
до первого завтрака пока что только намекал.
Но к четырём часам ослик с катастрофической быстротой немедленно превращался в
разъярённого буйвола, к чёрту, к дьяволу летели такие никчёмные, ненужные и смехотворные вещи, как
узда, вожжи,-- и тысячи, миллионы, миллиарды ослиных криков потрясали небеса. А знаете ли вы, как
кричит один только неаполитанский осёл?
Крики сплетались, свивались и жгутом, толстым и крепким, били наотмашь по бедным
человеческим головам. Человек извивался, человек захлёбывался, как идущий ко дну неудачный пловец,
человек в бешенстве наглухо запирал окна, ставни, двери, законопачивал себя подушками, одеялами, но
сирокко походя сводил всё насмарку, и все преграды и все препоны обращал в ничто -- в пустяк, в
ерунду -- и давил сверху, и надавливал с боков, и выползал из-под ног.
А с пансионом "Конкордия", стоявшим на отлёте, на горке, по пути из Амальфи в Сорренто,
сирокко поступил ещё проще: медным котлом прикрыл весь дом, всю голубую "Конкордию" со всеми её
пристройками, вышками, надстройками и мезонинами, прикрыл плотно, без единой щелочки, от
флагштока до последней куртины и по медному котлу забарабанил молотками,-- тысячерукий
заклёпщик.
Вторую неделю выл сирокко -- неутолённо, неудержимо беспощадно.
Всё начинается с сирокко.
И первой запротестовала гордость пансиона и сладостное утешение хозяина сеньора Розетти
румынская княгиня m-me Стехениз-Мавропомеску, чью фамилию итальянским губам никак не
произнести, но от каковой на таких же губах круглоголового, круглолицего и круглоногого Пипо Розетти
играет и радуется постоянная сахарная улыбка. О, нет, не приторная, не нарочитая сладость, а искренняя,
от души идущая, от самого нутра (тем паче, что княгиня медлительна в темпах уплаты за пансион),
выступающая из всех пор, как выступает пот после восхождения на манящую вершину.
И вершина пансиона,-- предел пансиона, завершение пансиона,-- довольно короткими, но
Стр.1