Иван Шмелев. Неупиваемая чаша
--------------------------------------------------------------Печатается
по:
Шмелев И. С.
Ш 72 Сочинения. В 2-х т. Т. 1. Повести и рассказы/Вступ. статья, сост.,
подгот. текста и коммент. О. Михайлова.-- М.: Худож. лит., 1989.- 463 с.
ISBN 5-280-00494-4 (Т. 1)
ISBN 5-280-00493-6
Вступительная статья, составление, подготовка текста и комментарии
О.Н.МИХАЙЛОВА
OCR, spellcheck: max@osi.lanet.lv
--------------------------------------------------------------Дачники
с Ляпуновки и окрестностей любят водить гостей "на самую
Ляпуновку". Барышни говорят восторженно:
Удивительно романтическое место, все в прошлом! И есть удивительная
красавица... одна из Ляпуновых. Целые легенды ходят.
Правда: в Ляпуновке все в прошлом. Гости стоят в грустном очаровании на
сыроватых берегах огромного полноводного пруда, отражающего зеркально
каменную плотину, столетние липы и тишину; слушают кукушку в глубине парка;
вглядываются в зеленые камни пристаньки с затонувшей лодкой, наполненной
головастиками, и стараются представить себе, как здесь было. Хорошо бы
пробраться на островок, где теперь все в малине, а весной поют соловьи в
черемуховой чаще; но мостки на островок рухнули на середке, и прогнили под
берестой березовые перильца. Кто-нибудь запоет срывающимся тенорком:
"Невольно к этим грустным бере-га-ам..." -- и его непременно перебьют:
-- Идем, господа, чай пить!
Пьют чай на скотном дворе, в крапиве и лопухах, на выкошенном местечке.
Полное запустение -- каменные сараи без крыш, в проломы смотрится бузина.
-- Один бык остался!
Смотрят -- смеются: на одиноком столбу ворот еще торчит побитая бычья
голова. Во флигельке, в два окошечка, живет сторож. Он приносит осколок
прошлого -- помятый зеленый самовар-вазу и говорит неизменное:
"Сливков нету, хоть и скотный
двор".
На него смеются: всегда
распояской, недоуменный, словно что потерял. И жалованья ему пять месяцев не
платят.
-- А господа все судятся?! -- подмигивая, удивляется бывалый дачник.
Двадцать два года все суд идет. Который барин на польке женился... а
тут еще вступились... а Катерина Митревна... наплевать мне, говорит. А без
ее нельзя.
И опять все смеются, и сараи -- каменным пустым брюхом.
Идут осматривать дом. Он глядит в парк, в широкую аллею, с черной
Флорой на пустой клумбе. Он невысокий, длинный, подковой, с плоскими
колонками и огромными окнами по фасаду -- напоминает оранжерею. Кто говорит
-- ампир, кто -- барокко. Спрашивают сторожа:
-- А может, и рококо?
-- А мне что... Можеть, и она.
Входят со смехом, идут анфиладой: банкетные, боскетные, /залы,/ гостиные
-- в зеленоватом полусвете от парка. Смотрит немо карельская береза, красное
дерево; горки, угольные диваны-исполины, гнутые ножки, пузатые комоды,
тускнеющая бронза, в пыли уснувшие зеркала, усталые от вековых отражений.
Молодежь выписывает по пыли пальцами: Анюта, Костя... Оглядывают портреты:
тупеи, тугие воротники, глаза навыкат, насандаленные носы, парики -- скука.
-- Вот красавица!
Из-за этого портрета и смотрят дом.
-- Глаза какие!
Портрет в овальной золоченой раме. Очень молодая женщина в черном
глухом платье, с чудесными волосами красноватого каштана. На тонком бледном
лице большие голубые глаза в радостном блеске: весеннее переливается в них,
как новое после грозы небо,-- тихий восторг просыпающейся женщины. И порыв,
и наивно-детское, чего не назовешь словом.
-- Радостная королева-девочка! -- скажет кто-нибудь, повторяя слово
заезжего поэта.
Стоят подолгу, и наконец все соглашаются, что и в удлиненных глазах, и
в уголках наивно полуоткрытых губ -- горечь и затаившееся страдание.
-- Вторая неразгаданная Мона Лиза! -- кто-нибудь скажет непременно.
Мужчины -- в мимолетной грусти несбывшегося счастья; женщины затихают:
многим их жизнь на минуту представляется серенькой.
Стр.1