Владислав Ходасевич
ЗАМЕТКИ О СТИХАХ
(М.Цветаева. "Молодец")
Оригинал здесь: О стихах и поэтах.
Рассуждения о народности пушкинских сказок справедливы лишь до тех пор, пока речь идет о
сюжете и смысле. По сюжету и смыслу они народны. По сюжету -- хотя бы уж оттого, что, кажется, все
они (за исключением "Сказки о золотом петушке") в этом отношении прямо заимствованы из народной
литературы. По смыслу же -- оттого, что вместе с сюжетом Пушкин почерпнул из народной сказки ее
действующих лиц, столь же традиционных, как персонажи итальянской комедии масок, -- и в своих
переработках оставил их носителями тех же идей и переживаний, носителями которых они являются в
подлинных созданиях народной массы.
Иначе обстоит дело со строением языка и стиха. Начать с того, что народная сказка, в отличие от
былины и лирической песни, почти всегда, если не всегда, облечена в прозаическую форму. У Пушкина
все его девять обработок сказочного сюжета -- как раз стихотворные. Вдобавок из этих девяти -- только
три ("Сказка о попе", "Сказка о рыбаке и рыбке" да неоконченная сказка о медведях) по форме стиха в
той или иной степени приближаются к образцам народного творчества. Из прочих -- пять писаны
чистопробнейшим книжным хореем, а шестая ямбом, да еще со строфикой, явно заимствованной из
Бюргеровой "Леноры" ("Жених").
Так же как размер стиха, язык пушкинской сказки в основе своей -- тоже книжный; отмеченный
всеми особенностями индивидуально-пушкинского стиля, он в общем восходит к литературному языку
XIX века, а не к языку народного (или, как иногда выражался сам Пушкин, простонародного) творчества.
То же надо сказать о преобладающих интонациях, о характерно пушкинской инструментовке, наконец -о
рифмовке, лишь изредка приближающейся к той, какую мы встречаем в настоящей народной поэзии.
Поэтому если допустить, как это иногда делается, будто Пушкин в своих сказках хотел в
точности воспроизвести народную словесность, то пришлось бы сказать, что из такого намерения у него
ничего не вышло, что книжная литературность у него проступает на каждом шагу, и сказки его надо не
восхвалять, а резко осудить как полнейший стилистический провал.
Но в том-то и дело, что Пушкин, почти всегда умевший осуществлять свои замыслы в
совершенстве, не ошибся и на сей раз: то, что он хотел сделать, он сделал великолепно. Только сказки
его не следует рассматривать как попытку в точности повторить стиль сказок народных. Пушкин не был
и не хотел сойти за какого-то Баяна. Был он поэтом и литератором, деятелем книжной, "образованной"
литературы, которую любил и которой служил всю жизнь. Как бы ни восхищался он "простонародной"
поэзией, в его намерения не входило подражать ей слепо и безусловно. Конечно, в свои сказки он внес
немало заимствований оттуда, но это сокровища, добытые во время экскурсий в область народного
творчества и использованные по возвращении домой, в область литературы книжной. Пушкин отнюдь не
гнался за тождеством своих созданий с народными. Он не пересаживал, а прививал: прививал росток
народного творчества к дереву книжной литературы, выгоняя растение совершенно особого, третьего
стиля. В том и острота пушкинских сказок, что их основной стилистической тенденцией является
сочетание разнороднейших элементов: прозаического народно-сказочного сюжета и некоторых
частностей, заимствованных из стихотворного народно-песенного стиля, -- с основным стилем книжной
поэзии. Законно ли такое сочетание? Удачно ли оно выполнено? -- Только с этих двух точек зрения
можно судить сказки Пушкина.
Белинский их осудил: "Они, конечно, решительно дурны", -- писал он. "Мы не можем понять, что
за странная мысль овладела им (Пушкиным) и заставила тратить свой талант на эти поддельные цветы.
Русская сказка имеет свой смысл, но только в таком виде, как создала ее народная фантазия;
переделанная же и прикрашенная, она не имеет решительно никакого смысла".
По существу, мы можем не согласиться с оценкою Белинского: такая переработка, особенно -раз
она сделана Пушкиным, -- имеет в наших глазах самостоятельный и высокий смысл. Но надо
признать, что подход Белинского верен: несправедливо осудив пушкинские создания, он все же
правильно понял намерение Пушкина -- дать книжную обработку сказочных сюжетов.
Как известно, Пушкин однажды дал П.В. Киреевскому собрание народных песен, сказав: "Когданибудь,
от нечего делать, разберите-ка, которые поет народ и которые смастерил я сам". Однако
Стр.1