Телеграмма никому — на инспекцию Страховой Конторы: «Дочь очень плоха помогите поддержите доложите правлению Тимофеев». <...> И Баланцев не без досады и также нетерпеливо взялся за бумаги — за счета и бланки: телеграмма его возмущала. <...> Сообща выписывали журналы и всякую статью добросовестно прочитывали, да и по беллетристике новинки не обходили, о которых Глава из неизданного романа «Плачужная канава». <...> . С Тимофеевым обошлись по-товарищески и про это всем известно: Тимофеев служил у чорта на куличках, выхлопотали ему место в Петербурге и с большим повышением, — у Бойцова на заводе сколько лет сидел он и не в помощниках, а в каких-то подпомощниках бухгалтера, а тут занял сразу место бухгалтера. <...> Нет-нет, отрываясь от дела, подымал Баланцев глаза и смотрел на столик, — на столике лежала телеграмма, развернутая, помятая и такая недельная. <...> Баланцев послал Константина за справкой: нет ли чего о ТимоРанний морозный вечер ало пушил на воле грустными густыми дымами. <...> Баланцев не вытерпел, взял со столика телеграмму, бережно сложил ее и спрятал себе в карман. <...> Забежал Баланцев к Филиппову баранков к чаю купить, вдохнул в себя теплый хлебный дух. <...> Стекла нарезаны были цветами — густые хвощи да елочки с крестиками стыли белые и вдруг загорались жемчугом: то как в венчальном венце алым — то как на темных иконах восковым — в тосках. <...> От уличных огней глаза ее загорались в лад морозным цветам. <...> Вспомнил он — это тогда, как без должности-то ходил он по Петербургу, у него тоже своя такая росла Машутка, только не с ним, далеко где-то с матерью — вот идет он, бывало, мимо магазинов, и хочется ему купить ей чего-нибудь, а у самого только-только что на Казбек и хватит, такие папиросы самая дрянь, а как ему тогда ну что-нибудь — ведь если любишь, хочется тому что-нибудь сделать, если любишь. <...> И когда морозные цветы, белые хвощи и елочки загорались алым жемчугом, — то алым, то восковым, как чистая свеча, — лицо ее стыло — жемчужина на темных <...>