Ну, одно слово — городской, что с него взять: сидит с удочкой и пескарей ловит. <...> Дачу он снял за три дома от нас, как раз напротив овсяного поля — там у нас единственный дом с верандой. <...> А у него тоже по всему дому ухой пахнет. <...> Саша, понятно, удочки ладит (никак от них отвыкнуть не может), а малец его, лет пяти, в углу черепаху кормит. <...> Входит жена его с миской ухи и говорит: — Игорь, мыть руки! — сыну, значит. <...> Но Игорь так занят черепахой, что и не слышит. <...> — Что за противный мальчишка, никогда сразу не послушается, — спокойно сказал Александр и, дотянувшись, шлепнул сына. <...> — Да разве можно так бить! — бросилась Таня к ребенку и, приподняв край штанишек, с ужасом увидела красный отпечаток пальцев. <...> — Все равно, лишь бы папин! — произнес Игорь и, погладив черепаху, побежал мыть руки. <...> . Саша усмехнулся, как бы прощая мое незнание: «Именно так! <...> » Таня тоже улыбнулась, и я понял, что здесь какойто заговор, какая-то совсем другая атмосфера в семье… <...> Тут у меня во рту горько стало, как будто я кислого вина хватил — вспомнил я, как отец по улице за мной с палкой гонялся и мать избивал… <...> Но заходился дух не раз, Когда весной, в начале мая, Вдруг раздавался божий глас. <...> Когда снега — как на картине, А ветер пах печным дымком, Краснела клюква на трясине, И шла по полю босиком. <...> Была ли счастлива И отнимались руки-ноги, Когда необъяснимый взгляд, Полунасмешливый и строгий, Вливал в меня любовный яд. <...> Была я рада, как реб¸нок, Морозу, солнцу и цветку; Услышав пенье птиц спросонок, И за сараем закутку, Куда никто не мог вторгаться, Где я была сама с собой, И не мешали восторгаться Простой травинки красотой. <...> — Саша положил руку на голову сына, и мне показалось, что не Игорю нужна эта ласка (он воспринял ее как привычную), а Саше: в него как будто влилась неведомая сила. <...> Здесь наше внимание привлек звук из угла веранды: слепень, запутавшись в паутине, отчаянно жужжал. <...> Игорь, осознав <...>