На парусе у младшего Левенштама красовались нашитые красными
полосками две яркие огромные буквы -Д. С.
Сторож будки «спасания на водах» Куртаев, наживший сдачей ло
док и фальшивыми билетами в купальне за три года хороший дом, спро
сил Левенштама, поглаживая рыжую бороду и усмехаясь наглыми, яркоголубыми глазами. <...> »
Другое большое знамя, на котором Левенштам должен был большими
черными буквами нарисовать: «Демократическая республика», только еще
лежало скроенное. <...> Стрелял, но ни в кого не попал, отбиваясь, младший Левенштам. <...> В о т Макариха, у которой хиус выдубил морщинистую ко ж у на ли
це и на руках и годы провели хитрый узор морщин,— вот Макариха, ко
торая дальше своей Никольщины бывала только в ста верстах на торгу
волостном,— она в э т у самую революцию смех слыхала— веселый, неудер
жный, прилипчивый. <...> Т а к вот, значит:
Ш ел Никша еланью с Верхней Заимки домой в Никольщину. <...> Акентий Васильевич, которому Никш а на Верхней
Заимке руду метал —кровь дурную, лишнюю выпускал, отменно самогон
наловчился гнать, и от того самогона тепло звенело в голове, выплясы
вали сами по себе ноги, и нечаянная радость по сердцу растекалась. <...> Ну, конечно, как
только нужда пройдет— сразу и забудется Никон Палыч, и вылезет обид
ное, насмешливое: Никша. <...> Никша вспомнил, что давно не курил, полез за гашник за кисетом,
пошарил там: нет трубки, нет кисета. <...> В бок садануло крепче* Никша разо
драл сонные глаза и увидел: наклоняется над ним рыжий человек с винтовкой в
руках, прикладом уперся в Никшии бок и матерно ругается:
— Подымайся, лешай! <...> Добыла Макариха картошек, хлеба нарушила, насыпала соли горку
на стол:
— Кушай... <...> И как поведал он про то, что рассказал белым о партизанах,
хлопнула Макариха себя по бедрам, закачала головой, застыдила:
— Ах ты, неиздашный какой! <...> Никша уныло убрел обратно на Верхнюю Заимку к Акентию Василье
вичу. <...> Ушел Никша с Верхней Заимки, добрался до деревни Медведевой. <...> ..
Но, не взирая на речь эту, Макариха, а за ней <...>
Сибирские_огни_№2_1925.pdf
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Н а л о м н е в ы д а е т * *
Сибирские Огни
Художественно-литературный
и научно - публицистический
============ журнал = = = = =
ВЫХОДИТ ОДИН РАЗ В ДВА МЕСЯЦА
№ 2
Март—Май
1925
Четвертый год издания
СИБИРСКАЯ
! ' ? з ш я Научная
шиотш
СИ Б И Р С К О Е
К Р А Е ВОЕ И ЗДА Т Е Л Ь С Т ВО
Н О В О Н И К О Л А Е В С К
Стр.1
Опечатка,
Внизу стр. 95 в примечании к ст. Крутовского «В одном
вагоне с Ильичем» напечатано:
«Это была газета «Самарский Вестник», которая в
1866 году...»
Следует читать:
«Это была газета «Самарский Вестник», которая в
1896 году...»
Стр.2
Пятый год.
{ И з р о м а н а « У к о р н я» ) .
0. Рунова.
Среди обывателей, жестокого кулачества, беспросветного мещанства,
торжествующего купечества, опошлившегося чиновничества, среди рабочих,
большею частью не потерявших связи или с крестьянством или, как
мелкие домовладельцы, с мещанами, среди забитого, темного, низведенного
в своих потребностях до степени вьючного животного, крестьянства—
смутно почувствовалось сильное дыхание нового. Доходили отрывочные
сведения, волнующие слова, догадки, уже складывались легенды. Учителя
(хоть и слабо), агрономы, доктора, адвокаты оживились. Зашевелились земства,
в оборонительное положение заранее становились крупные помещики.
Как будто бы откуда-то из-за гор и лесов, песков и болот, из-за рек и
садов, из блестящего таинственного Петербурга, из шумной, пестрой,
жаркой Одессы, из широкого Нижнего шли наряженные волны, полные
захватывающего простора, тревоги, под'ема борьбы, радужных ожиданий.
Одни ждали от них счастья, каких-то волшебных перемен, похожих на
ворвавшийся в подземелье свежий, порывистый ветер. Другие— огромное
большинство—ощущали беспокойство, страх, не ясно определенный, но
ясно ощутимый страх за привычный уклад, за— хоть и не очень-то благополучно,
но все-же наладившуюся жизнь; третьи с злобным наслаждением
погружались в омут грязных клевет и злобных застращиваний.
Среди интеллигенции, в особенности в тесной компании, все чаще и чаще
звучало слово «конституция».
Никифор Криволапое, слывший среди волжанских купцов «головой»,
ухитрившийся приехать в отпуск в середине лета, громко говорил в летнем
клубе.
— Мы хозяева-то разве плохие? Из наших утроб все средства вытягивают,
а слова ты сказать не смей. Кто сидит наверху? Чиновники,
буквоеды. О настоящей-то жизни и понятия не имеют... А мы—плати.
Налоги, пошлины, вывоз, привоз из-заграницы, порта, новые железнодорожные
линии—все это без нашего участия оборудывается. И чорт знает
как! Мы только денежки плати.
Слова его сделались всем известны, разрастались, об'яснялись. Публика
восторгалась.
— А, главное, так прямо, Ничего не боясь!
Стр.3