В. А. Жуковский. Марьина Роща
Старинное предание
--------------------------------------------------------------------------OCR
Pirat, доп. правка - В. Есаулов, август 2005 г.
Сверено по тексту издания: В. А. Жуковский. Сочинения в 3 томах. М,
Худ. литература, 1980, Том 3, стр. 339 - 361.
Первое издание - журнал "Вестник Европы", 1809, N 2,3.
--------------------------------------------------------------------------Тихий
и прохладный вечер заступал уже место палящего дня, когда Услад,
молодой певец, приблизился к берегам Москвы-реки, на которых провел он дни
своей цветущей юности. Гладкая поверхность вод, тихо лобзаемая легким
ветерком, покрыта была розовым сиянием запада: в зеркале их отражались с
одной стороны дремучий лес и терем
грозного Рогдая, окруженный высоким
дубовым тыном (он был построен на крутой горе - там, где ныне видим
зубчатые стены Кремля, великолепные чертоги древних русских царей, соборы с
златыми главами и колокольню Иван Великий), с другой - зеленые берега,
покрытые кустарником и осыпанные низкими хижинами земледельцев. Повсюду
царствовало спокойствие; воздух был растворен благоуханием цветущей липы:
иногда во глубине леса раздавался голос соловья или печальное пение иволги;
иногда непостоянный ветерок потрясал вершины дерев; иногда робкий кролик,
испуганный шорохом, бросался в кустарник и шумел иссохшими ветками. Услад
шел по тропинке, извивавшейся между
деревьями; душа его, наполненная
воспоминаниями, погружена была в задумчивость. Время прошедшее, время, в
которое находил он себя счастливым, представилось мыслям его со всем
минувшим своим очарованием. "Где ты, моя радость? - воскликнул печальный
Услад, - где ты, прежнее время? Прихожу на то же место, на котором некогда
называл я жизнь свою веселием: тенистая роща, светлая река, зеленые берега,
вы не изменились; но, счастие мое, тебя уже нет. По-прежнему благовонная
липа разливает свой сладостный запах, по-прежнему звонкий соловей или
пустынная иволга поют во глубине дремучего леса; а тот, кто некогда
услаждался благовонием цветущей липы или, задумавшись, при гласе звонкого
соловья и стоне пустынной иволги живее мечтал о своем счастии, тот уже не
похож на самого себя. Ах! не узнаете вы меня, места прелестные; очи мои
потускли от скорби, ланиты мои побледнели, лицо мое омрачилось унынием..."
Услад приближается к берегам светлого ручья ["Ныне мутная Неглинная". -
Примеч. В. Жуковского.], который, журча и сверкая, бежал по золотому песку
в зеленом кустарнике и сливался с Москвою; он увидел на крутизне горы
уединенный терем грозного Рогдая. Последнее блистание вечера играло еще на
тесовой кровле верхней светлицы и на острых концах высокого тына; вершины
древних дубов, берез и лип, которыми покрыта была вся гора, восходящие одни
над другими, мало-помалу омрачались, наконец потемнели совсем; на одном
только тереме, который, подобно великану, возвышался над лесом, оставалось
умирающее мерцание; наконец и оно померкло, повсюду распространился сумрак.
Услад, увидя Рогдаев терем, затрепетал, остановился, долго смотрел на него
в молчании, неподвижный, мрачный, сложив крестообразно руки; наконец слезы
покатились ручьями из глаз его... "Ах, Мария!" - воскликнул он; вздохнул из
глубины сердца, и голова его склонилась ко груди.
Молодой Услад родился на берегу Москвы-реки в бедной хижине, от
честных родителей. Природа наградила его прекрасною душою, прекрасным лицом
и дарованием слагать прекрасные песни. Часто, простертый на берегу светлой
Москвы и смотря на ее серебряные волны, провожал он вечернюю зарю звонким
своим рожком. Приятные звуки раздавались но берегам и повторяемы были
отголосками сенистой рощи. Молодые сельские девушки любили слушать Услада,
когда он простыми стихами прославлял весну, спокойствие земледельческих
хижин,
свободу поднебесных ласточек, нежность дубравных горлиц или
изображал приятность маткиной-душки, которой запах сравнивал он с милою
душою чадолюбивой матери. Услад был всех приятнее на посиделках; никто не
умел так хорошо рассказывать страшных сказок, от которых робкие девушки
трепетали и прижимались к своим матерям, а на голове молодых мужчин
становились волосы дыбом; ни с кем
так не любили играть в хороводы и в
разные игры, как с милым, веселым, добросердечным Усладом. В селе называли
его соловьем. Старушки переставали хмуриться и бранить своих дочерей, когда
приходил к ним Услад; а старики в его присутствии оживлялись и чувствовали
себя молодыми. Сельские девушки засматривались на Услада, который имел лицо
Стр.1