Н. В. Успенский
Триумфальный въезд графских лошадей в мое село
Лишь только графская повозка очутилась на дворе, ее моментально окружила толпа народа, во
главе которой находились все мои родственники и в полном составе сельский причт с включением
церковного сторожа и хромой просвирни. Всех изумило не столько мое прибытие во время весенней
распутицы, сколько телега, запряженная красивыми графскими лошадьми.
- Вот так кони! - удивлялся пономарь. - Вы заметьте, отец дьякон, какие лады!..
- Что говорить, породистые лошадки...
- Сиречь кровные... заводские, надо прямо говорить...
- Ну да! Не нашим одрам чета... Одер навсегда одром останется, - хоть ты корми его, хоть нет...
- А телега-то... Извольте посмотреть... Что - шины, что - спицы, что - ободи...
- Да все, на что ни посмотри, глаза разбегаются...
- Вот горе, - пожаловался я, - лошади-то у меня засеклись...
- Это ничего не значит, Николай Васильевич, - подхватил пономарь, - сейчас взять жженых
квасцов...
- Нет, березовка будет пользительнее, - возразил седой, как лунь, дьячок...
- Ничего вы не понимаете! -- решил отец дьякон. -- От засечек первое средство медный купорос...
он сейчас разъест рану-то... она и того...
- Нет, уж лучше глины с солью ничего не может быть, - заметил в свою очередь церковный
сторож, победоносно оглядывая толпу, которая вдруг в испуге попятилась назад, увидав вытащенный из
телеги фотографический аппарат Льва Николаевича.
- Это что ж за штука такая, Николай Васильевич? - спрашивали меня изумленные зрители.
- Машина для снимания портретов.
- Ай, ай, ай! Вот оказия-то... И что же, например, эта самая проскомидия может со всякого снять
портрет?
- С кого угодно... хоть с лошади или собаки...
- А не опасно к ней близко подходить?
- Нисколько...
- Мы к тому спрашиваем, что у этой машины медная труба, словно бы похожа на пушку... как бы,
мол, греха какого не было...
- А я слышала, - заметила сутулая дьяконица, - от добрых людей: кто ежели снимет с себя патрет,
тот уж не жилец на этом свете...
- Городи больше! - возразил отец дьякон. - Ведь с нас с тобой, когда мы были молодыми, тоже
художник списал портреты.
- То дело другое, потому там были нарисованы какие-то чучела гороховые... оттого мы с тобой
живы и остались...
- Однако пойдемте чай пить, - известил мой отец, и я, окруженный родными и знакомыми,
вступил в горницу, где уже на столе кипел самовар и красовался объемистый графин с водкой.
- Ах, мой милый! - слезливо говорила мне мать. - Как тебя Господь донес в такую непогодь?..
- У меня Николай не трус, - подхватил отец, - ему, как говорится, самое море - по колено... За
одно не хвалю его: от тургеневской земли отказался...
- Да иначе поступить было невозможно, - возразил я, наливая рюмку водки, - я жил в поле один,
как кулик... меня просто-напросто волки съели бы.
- Ну, вздор какой! Завел бы ружье, а главное, помнил бы слова Спасителя: "Без воли Моей и влас
с главы вашей не погибнет". А то там какие-то волки... Его святая воля! Получал бы себе доходец с
именьица да папироски покуривал...
- Но вы забываете, папаша, что надо было обзавестись полным хозяйством: нанять работников,
накупить лошадей, разных сох, борон, телег... На все это нужны были деньги, а их у меня не было...
- Ну, да уж что толковать... не умел пользоваться случаем, теперь и сиди на бобах... А ведь
случай-то какой был! Что для Тургенева значили тридцать десятин? Тьфу! А ты бы на них жил
барином... Женился бы там на какой-нибудь барышне, за ней бы прихватил малую толику... Эх, брат
Николай, огорчил ты меня своим необдуманным поступком!
- Я же вам говорю: до смерти волков боялся... их такая пропасть в чаплыгинском лесу Ивана
Сергеевича... а к самому этому лесу подпирала моя земля...
- Наладил одно: волки да волки...
Стр.1