Алексей Николаевич Толстой
ЧЕТЫРЕ ВЕКА
тихо и чинно. Над собором екатерининских времен вились ласточки. Проезжала,
шурша по гравию шинами, коляска со
Большая площадь старого города над Днепром заросла травой. Здесь было
старой барыней среди подушек, с
бородатым кучером и бритым лакеем на козлах. Степенно стоял рослый
городовой, и ветер с Днепра, пролетев над садами и парками, шевелил его
роскошные подусники. Здесь все - даже почтительный прохожий - было похоже
на старинные гравюры.
Сейчас же на склоне начинался новый город. Он тянулся вдоль
нескончаемого бульвара длинной кишкой, упиравшейся в пыльный вокзал, В
новом городе было нее самое новейшее, что можно было придумать. Дома -
стеклянные, бетонные, с вывесками в три этажа. Пестрыми и живыми красками
на этих вывесках были изображены - восточные сладости, дамы в мехах и
кавалеры в хорьковых шубах, граммофоны, золотые штиблеты, паровые машины и
сельскохозяйственные орудия, целые локомотивы, ремингтоны, все, что нужно
для фотографа, и так далее, словом, вся улица с головы до ног была покрыта
живописью.
Пылили автомобили, гремели ломовики, чистильщи" ки на углах стучали
щетками, вращали глазами; кричали, толкались, спорили, торговались на
тротуарах греки, армяне, евреи, турки, французы, кацапы, хохлы. С утра и до
сумерек новый город кипел, как котел с адским варевом...
Наверху,
торжественно колокол к вечерне. К собору, не спеша, проходили строгие
чиновники,
Городовой козырял.
Покойно было в одном из белых
больше полувека живет семья Лесновых. Широкий подъезд на улицу закрыт
наглухо;
окна занавешены шторами. Со стороны площади дом кажется
запустевшим. Если войти в ворота, удачно миновать цепную собаку и завернуть
в небольшой парк, - глазам откроется задний фасад с портиком, облезлыми
коричневыми колоннами, давно не крашенный и живописный.
Окна в нижнем этаже и в мезонине открыты, занавеси подняты, колонны и
веранда обвиты плющом, от замшошшх широких ступеней уходят дорожки в
глубину парка. Удоды, иволги, скворцы, дикие голуби поют и пересвистываются
в листве до заката, когда начинают кричать древесные лягушки. Да еще слышны
- соборный колокол, и дальние свистки пароходов, и женский смех иногда то
из парка, то из глубины мезонина. От этих-то звуков и заперты окна второго
этажа.
Во втором этаже живет бабушка, Авдотья Максимовна, старая барыня. Ее
прежде очень боялись губернаторы (теперешние боялись совсем не ее и совсем
не этого). Вице-губернаторы первым делом по назначении привозили ей жен
своих на поклон; старый, матерый полицеймейстер так прямо и говорил: "Страх
человеку в пользу, и на сей предмет живет у нас барыня Лесно-ва, черт ее
знает - поглядишь на нее в соборе, в двунадесятый, и сразу почувствуешь все
свои обязанности".
Замуж вышла Авдотья Максимовна очень юной, родила мужу дочь - Варвару
Петровну, и вскоре осталась вдовой: муж ее, Петр Лесков, твердо веря, что
крепость России в православии и дворянстве, не захотел, подобно многим,
напускать на себя французского духу, вместо освобождения выпорол крестьян
обоего по-" ла, за что и был ими сожжен вместе с усадебным домом, успев
накануне гибели послать нарочным Авдотье Максимовне в город письмо, где
излагал свои принципы и взгляды. Это письмо и было единственным, что
осталось от мужа и от прежней жизни.
Авдотья Максимовна выучила письмо наизусть, как символ веры, раз
навсегда отказала всяким искателям руки, преломила молитвами, постами,
хождениями к печерским угодникам страсти и стала в губернии самой
решительной барыней, с которой очень считались.
Дочь свою, Варвару Петровну, воспитывала она наперекор новым веяниям,
по старине, сугубо и строго; заставляла мыться ледяной водой, часами стоять
на коленях перед божницей, запретила смеяться, потому что умному и
верующему человеку ке может быть смешно, приказала вытвердить письмо отца и
запомнить, что отступление хотя от одной буквы есть смертный грех.
В ужасе выросла Варвара Петровна и в смиренном сознании постоянной
своей вины. Затем ей нашли жениха, из небогатых дворян, но с хорошей
в старом зеленом городе, был покой. Ударял гулко и
отставные генералы, умильные старушки. Подъезжала коляска.
домов на площади, там, где вот уже
Стр.1