Алексей Константинович Толстой. Семья вурдалака
--------------------------------------------------------------Оригинал
здесь: Библиотека OCR Альдебаран
--------------------------------------------------------------Неизданный
отрывок из записок неизвестного
Примечание: Оригинал написан по-немецки.
В
замках,
1815
году в Вене собрался цвет европейской образованности,
дипломатических дарований, всего того, что блистало в тогдашнем обществе.
Но вот - Конгресс окончился.
Роялисты-эмигранты намеревались уже окончательно водвориться в своих
русские воины - вернуться
недовольных поляков - искать приюта
к покинутым очагам, а несколько
своей любви к свободе в Кракове под
сомнительной тройственной эгидой независимости, уготованной для них князем
Меттернихом, князем Гарденбергом и графом Нессельроде.
Как это бывает к концу шумного бала, от общества, в свое время столь
многолюдного, остался теперь небольшой кружок лиц, которые, все не утратив
вкуса к развлечениям и очарованные прелестью австрийских дам, еще не
торопились домой и откладывали свой отъезд.
Это веселое общество, к которому принадлежал и я, собиралось два раза
в неделю у вдовствующей княгини Шварценберг в нескольких милях от города за
местечком Гитцинг. Истинная светскость хозяйки дома, еще более выигрывавшая
от ее милой приветливости и тонкого остроумия, делала чрезвычайно приятным
пребывание у нее в гостях.
Утро у нас бывало занято прогулкой; обедали мы все вместе либо в
замке, либо где-нибудь в окрестностях, а вечером, усевшись у пылающего
камина, беседовали и рассказывали всякие истории. Говорить о политике было
строго запрещено. Все от нее устали, и содержание наших рассказов мы
черпали либо в преданиях родной старины, либо в собственных воспоминаниях.
Однажды вечером, когда каждый из нас успел что-то рассказать и мы
находились в том несколько возбужденном состоянии, которое обычно еще
усиливают сумерки и тишина, маркиз д"Юрфе, старик эмигрант, пользовавшийся
всеобщей любовью за свою чисто юношескую веселость и ту особую остроту,
которую он придавал рассказам о былых своих любовных удачах, воспользовался
минутой безмолвия и сказал:
- Ваши истории, господа, конечно, весьма необыкновенны, но я думаю,
что им недостает одной существенной черты, а именно - подлинности, ибо -
насколько я уловил - никто из вас своими глазами не видел те удивительные
вещи, о которых повествовал, и не может словом дворянина подтвердить их
истинность.
Нам пришлось с этим согласиться, и старик, поглаживая свое жабо,
продолжал:
-
Что до меня, господа, то
мне известно лишь одно подобное
приключение, но оно так странно и в то же время так страшно и так
достоверно,
что одно могло бы повергнуть в ужас людей даже самого
скептического склада ума. К моему несчастию, я был и свидетелем и
участником этого события, и хотя вообще не люблю о нем вспоминать, но
сегодня готов был бы рассказать о случившемся со мною - если только дамы
ничего не будут иметь против.
Слушать захотели все. Правда, несколько человек с робостью во взгляде
посмотрели на светящиеся квадраты, которые луна уже чертила по паркету, но
тут же кружок наш сомкнулся теснее
и все приумолкли, готовясь слушать
историю маркиза. Господин д"Юрфе взял щепотку табаку, медленно потянул ее и
начал:
- Прежде всего, милостивые государыни, попрошу у вас прощения, если в
ходе моего рассказа мне придется говорить о моих сердечных увлечениях чаще,
чем это подобает человеку в моих летах. Но ради полной ясности мне о них
нельзя не упоминать. К тому же старости простительно забываться, и право
же, это ваша, милостивые государыни, вина, если, глядя на таких красивых
дам, я чуть ли сам уже не кажусь себе молодым человеком. Итак, начну прямо
с того, что в тысяча семьсот пятьдесят девятом году я был без памяти
влюблен в прекрасную герцогиню де Грамон. Эта страсть, представлявшаяся мне
тогда и глубокой и долговечной, не давала мне покоя ни днем, ни ночью, а
герцогиня, как это часто нравится хорошеньким женщинам, еще усиливала это
терзание своим кокетством. И вот, в минуту крайнего отчаяния, я в конце
Стр.1